Святой старец. Митрополит Иоанн

Митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн. Легендарный архипастырь. Старец на митрополичьей кафедре. Столп Православия. Русский патриот.

Он встал во главе епархии в лукавое время, когда те, кто разрушали страну, одновременно и заигрывали с церковью. Государство крепко держало церковь за горло, и чтобы добиться уступок и свобод церкви, надо было платить хвалой ненавистникам России, растлителям молодежи, извращенцам и просто ворью, то есть победившей демократии.

Но старца в митре согнуть было невозможно.

Я только спустя годы понял, как тяжело было ему отстаивать интересы епархии и одновременно не поступиться ни одним принципом патриота и гражданина России. Несмотря на тяжелейшее положение епархии, он не боялся критиковать руководство Петербурга и страны за прозападную политику, ведущую к разрушению исторических основ государственности, потере политической и духовной независимости страны, выступал против экуменической практики некоторых иерархов церкви. А бремя епархиальных забот заставляло искать пути финансирования неотложных церковных нужд. Не было денег даже на содержание семинарии. Но митрополит находил время не только для епархии, он пристально следил за положением дел во всей России, и его слово доходило до всей страны.

Ненависть демократов к нему была огромна. Я не знаю ни одного иерарха нашей церкви, которого бы так ненавидели демократические газеты и телеканалы, обслуживающие новую власть. Особенно старался «Московский комсомолец», да и другие демократы соревновались в оскорблениях владыки. А сама демократическая власть воспринимала его как врага. На патриарха оказывалось давление, чтобы он сместил Иоанна с питерской кафедры. Одну известную демократическую политикессу просто трясло от упоминания его имени (от моих картин её тоже передергивало), но удивительно: когда через два года после смерти митрополита её убили собственные партийцы-демократы, то её саму зарыли недалеко от могилы старца на кладбище Александро-Невской Лавры. Меня всегда поражало, как те, кто ненавидел, гнал и унижал нашу церковь, всегда стремились зарыться в землю подле церкви и рядом с теми, над кем они издевались при жизни. «Знают бо, что творят».

Но уже в XXI веке представители режима были вынуждены хотя бы на словах повторять некоторые принципы, которые возглашал владыка Иоанн, хотя бы во время выборов. На большее воровской режим не способен физически.

Мало кто знает, что митрополит – составитель многих житий святых, воссиявших в земле Русской. Но настоящий общественный резонанс вызывали его статьи и публичные выступления. Его гражданская позиция примирила с церковью людей, далеких от веры.

Я знавал одного маловера, который с недоверием отнёсся к православию, глядя на заигрывания патриарха с нашим марионеточным режимом. Только существование несгибаемого старца-митрополита удержало его в Православии.

Статьи и книги митрополита в защиту России и Православия сыграли огромную роль в укреплении русского самосознания.

Впрочем, должен заметить, что некоторые книги, впервые опубликованные только после смерти владыки под редакцией Душенова, меня сильно смущают. На обложке стоит имя митрополита, но я сомневаюсь в его авторстве – там не его стиль изложения мыслей, кроме того, написано грубо и даже хамовато. Митрополит никогда так не говорил и тем более не писал.

Портретов владыки, сделанных с разных его фотографий, в России после его смерти появилось много, но с натуры или как бы сказали раньше – «вживе», писал его только я. Этот портрет – для меня дар свыше. Частица Божьей благодати перешла с митрополита на него. Первая картина, которую я повесил у себя в московской мастерской – это его портрет.

Работе над портретом предшествовала беседа на моей выставке в Белом Доме.

– Я сам в юности увлекался рисованием, рисовал, – тихо молвил митрополит, медленно передвигаясь вдоль висящих картин на моей выставке, и мягко пожурил за слишком пастозные солнечные блики на картине «Солнечный дождь»:

– Мешают они, тебе так не кажется?

Владыка долго смотрел на бесконечные дали церковных куполов древних русских соборов, изображенные на моих полотнах.

– Многовато будет у тебя куполов-то, – сказал владыка. Я развел руками.

Митрополит долго ходил перед картинами, и после осмотра выставки мы договорились о том, что я буду писать его портрет, когда приеду в Питер.

Но между первой встречей и написанием портрета в резиденции митрополита Петербургского и Ладожского прошло не несколько месяцев, а целая эпоха: мы встретились в одной стране, а портрет я писал уже в другой – между встречами прошла кровавая осень ельцинского переворота, штурм и расстрел парламента, в котором мы с владыкой познакомились.


Знакомство

В 1993 г., в августе я вместе с Владимиром Бельковым организовывал встречу митрополита с Хасбулатовым в овальной (или голубой) гостиной Белого Дома. Мы понимали, какая это важная, судьбоносная встреча: православного митрополита, известного на всю страну своей непримиримой патриотической позицией, и главы парламента, чеченца, вступившего в борьбу с пьяной американской марионеткой в Кремле.

В день встречи нас преследовала какая-то мистика: нелепые препятствия возникали на каждом шагу. Отец Полосин*, возглавлявший комитет по религиозным делам, накануне заверил, что сделает все, что должно по организации приема, но в этот день он напрочь, как булгаковский Степа Лиходеев, исчез из Москвы. Его не могли найти ни по каким телефонам. Его сотрудники тоже куда-то испарились. Мы с Володей, ругая Полосина всякими гнусными словами, панически латали дыры в организации встречи, созванивались и бегали к аппаратным сотрудникам Хасбулатова. Мы обещали полный эксклюзив Александру Невзорову, тогда ведущему сверхпопулярной, вещающей на всю страну телепрограммы «600 секунд», и держали наготове, «под парами» его оператора с телекамерой. Другие журналисты, аккредитованные в Белом Доме, должны были снять только начало встречи.

А вопросов возникало много.

– Как обращаться к митрополиту – подбежал к нам Т-н (помощник Хаса).

А к кому он мог бежать? «Православный специалист» Полосин испарился.

– Владыка, – отвечали мы в один голос.

– Ну, это никак, – замялся Т-н. – Он же глава парламента. А тут – «владыка».

– Тогда «отец». Тоже можно. Он же высший священнослужитель.

– Не знаю. Он же чеченец, как он будет называть отцом православного митрополита?

– Тогда так. Раньше в официальных бумагах обращались к епископам и митрополитам – Ваше высокопреосвященство.

– Высокопреосвященство? Ой! А …– Т-н не договорил. Но можно было догадаться, о чем он подумал: «А вдруг шеф – мусульманин?» После чего окончательно стушевался и убежал.

Заглядывая вперед скажу, что обращался Хас к митрополиту – «отец».

Потом Т-н опять прибежал. Возник вопрос со словом «Санкт-петербургский» в титуле. Собчак переименовал город совсем недавно. Страна еще не привыкла склонять название города.

– Санкт-Петербургский! – твердо ответствовали мы.

– А, может быть, надо писать «Санкт-Петербуржский»? Ведь «петербурженка», а не «петербургенка»!

Мы растерялись.

– А может быть, «Питерский»? – встрял оказавшийся рядом депутат.

– Да, Питерский, – уверенно сказала другая сотрудница. – Фильм такой есть «Джентльмены удачи». Там был бандит Никола Питерский.

– Но это же бандит. Там блатной жаргон.

Сказавший это еще не мог знать то, что узнает через несколько лет вся Россия, что будет, будет такой вовсе не киношный, но очень гнусный – Вова Питерский.

Бились мы долго. Участвовали все оказавшиеся поблизости депутаты и сотрудники парламента. В сравнении с нашими муками поблекли все споры зощенковских конторских. Какие там «кочерги», «кочереги» и «кочерыжки»! Питереги и питережки – вот!

Вроде бы все уладили. Новая напасть. За час до встречи, когда машина должна была уже выехать за митрополитом, позвонил его помощник Душенов, но трубку телефона вдруг схватил один депутат, внезапно появившийся в кабинете. Он завопил в трубку, что ни о какой встрече не знает, и впервые о ней слышит, а раз он не знает, то никакой встречи не будет:

– У председателя Верховного Совета нет времени, у него множество дел! Это очень высокий уровень! Очень!

Представляю, в какой шок ввергли такие слова окружение митрополита. Сам митрополит, я думаю, оставался спокоен. Встреча двух лидеров срывалась на глазах, но депутата из кабинета было не выгнать. Нам пришлось бежать в соседний кабинет, перезванивать митрополиту и врать про якобы сумасшедшего посетителя:

– Не обращайте внимания, здесь много шизиков, это же парламент. Машина уже выехала! Мы ждем вас!

Светило яркое солнце, машина с митрополитом остановилась на пандусе для почетных гостей. Я встречал владыку. По плану мы должны были посетить мою выставку, а потом подняться в овальную гостиную, где нас ждал Хасбулатов.

Среди моих картин все прошло благополучно, мы вдвоем шли вдоль картин, я давал пояснения и напряженно вслушивался в тихую речь митрополита. Но стоило нам покинуть картины и направиться к Хасу (так называли Хасбулатова депутаты), как снова началось необъяснимое. Апартаменты Хасбулатова находились на третьем этаже, а выставка на первом. Подниматься надо было на лифте. Когда мы зашли в кабину, лифт как будто сошел с ума. Он все время поднимался то выше этажом, то останавливался ниже этажом, то возвращался на первый, то еще хуже – спускался в подвал. Мы бились с лифтом минут двадцать. Это невозможно ничем объяснить! Я растерялся, нервничал и ничего не понимал. Митрополит загадочно улыбался.

Наконец, сама встреча.

На встрече с председателем парламента Хасбулатовым Митрополит говорил о государствообразующей роли православия и русских, о необходимости защиты русских в регионах, где пылает огонь местного национализма, о защите национальных интересов России, её культуры, о необходимости борьбы с мировыми силами зла, вовсю хозяйничающими в России, о противостоянии Западу. Нельзя врагам России уступать бесконечно. Хас говорил о том же. И не в завуалированной дипломатической форме, а очень откровенно. Взаимопонимание было полным*.

Не обошлось без курьеза. Душенов, помощник митрополита, неожиданно встрял в разговор. Он назидательно стал учить Хасбулатова. Указывать что надо делать:

– Вы должны! Вам надо!

Спикер парламента, до депутатства – профессор, вежливо посмотрел на Душенова и продолжил разговор с владыкой, но Душенова было не унять, он напористо превращал встречу в свой монолог, а присутствующих – в слушателей. Несколько раз митрополит осаживал его легким поднятием руки. Наконец, Душенов смолк. Напряжение неловкости спало. И беседа потекла дальше.

– Я буду бороться до конца! – сказал митрополиту глава парламента России.

На прощание он положил свою книгу «Выбор судьбы» перед Владыкой и, многозначительно пришлепнул томик ладонью:

– Я свой выбор сделал! Молитесь за нас, отец!

Портрет митрополита Иоанна я писал в резиденции митрополита на Каменном острове в Питере с ноября 1993 г. по январь 1994 года. Было сеансов пять.

Портрет, как обычно, получался сам собой, а мы просто беседовали. Он задавал вопросы и, слушая меня, смотрел вдаль. Я тоже задавал вопросы:

– Можно ли с оружием выступать против врага, когда ясно, что это враг России?

Мы оба знали, о каком враге идет речь.

Митрополит подробно выспрашивал, что было в Белом Доме 4 октября. Я рассказывал, митрополит слушал, не перебивая, изредка вставляя вопросы:

– Ты их разглядел?

– Как Вас видел. Но на них маски. Шапочки такие с прорезями для глаз.

– А казаки?

– Они чуть меня не убили, когда я стал вылезать. Потом смеялись. Матерились.

Митрополит улыбнулся.

Он не знал огромного здания парламента, и я ему уточнял детали:

– Это не с той стороны, где вы подъезжали. Вы въехали на пандус – это парадный въезд, а 8-й подъезд с другой стороны. Там на пятом этаже фракция «Родина». А стадион, где расстреляли мальчиков, лучше виден со 2-го подъезда, это другое крыло. А через буфет лучше было не перебегать. Огромный зал простреливался.

– Сколько их было? Расстрелянных на стадионе.

– Не знаю, больше сотни. Наверное, около ста пятидесяти.

Митрополит печально смотрел вдаль.

– Каблук говоришь отбило, – он без улыбки посмотрел на меня.

– Да нога онемела, я думал ранили.

Однажды я чуть не отложил кисть, у меня вырвалось:

– Почему? Почему враг победил, когда правда была за нами? Верховный Совет был законной властью и защищал страну. Даже командующие военных округов прислали телеграммы в поддержку Верховного Совета. Ведь нас поддержали. Вон, при отречении императора все было по-другому, наоборот, его предали все командующие фронтов!

Изредка взглядывал на меня, он тихо заговорил. А на холсте сами по себе возникали его черты.

«Некий человек, совершивший много злодеяний, под конец жизни решил делать добрые дела. Но ничего у него не получалось. Ни одного доброго дела ему сделать не удалось. Как он ни старался. И вот, человек умер. Предстал пред Богом и спросил Господа:

– Господи, почему Ты не дал мне сделать ни одного доброго дела?

– Это не я тебе не дал свершить добрые дела, это твои грехи не дали, – ответил Бог».

Митрополит, рассказывая, смотрел в неведомую даль, а на последних словах сделал ударение и в упор взглянул на меня.

Да. Слишком велики были грехи депутатья. Почему не удалось парламенту России – на тот момент высшей власти в стране – остановить процессы разрушения экономики, превращения страны в сателлита США, безудержной дезинтеграции общества? Да потому, что сам парламент первым и скатил с горы камень, повлекший за собой катастрофический обвал. Это же парламент еще во главе с Ельциным начал «парад суверенитетов» в СССР, это же он сокрушал державу во время августовского путча, он ратифицировал Беловежские соглашения. Да, парламент не ратифицировал гайдаровскую реформу, ваучеризацию, сопротивлялся разгрому экономики… Да, в Верховном Совете к 1993 г. зрела мысль денонсации беловежских соглашений, так как национальные интересы страны требовали уничтожить преступный сговор… Но исправить содеянное Верховному Совету было уже не дано!

Печальные и неумолимые слова митрополита были созвучны моим мыслям о разгроме единственного восстания против утверждающегося оккупационного режима.

Теплилась лампадка в гостевой зале перед парадным киотом. Владыка, сидя опираясь на посох, говорил о бесовских силах, раздирающих Россию. О том, о чем написана моя картина «Черное колесо».

Что касается сектантов, кришнаитов и прочих, прочих, имя им легион, то митрополит говорил, что разговаривать с ними бесполезно:

– Не разговаривать надо, а палкой их, палкой!

Что я с удовольствием потом и делал, когда непрошенные гости-сектанты звонили мне в двери. На эти случаи у меня в прихожей были запасены газеты. Свернешь пачку газет трубкой, получается увесистая, но вовсе не смертельная дубинка – бьешь больно, но не покалечишь.

Исследования центра по реабилитации граждан, попавших под воздействие сект, подтверждают: зомбированный человек в обычных условиях не поддается разубеждению, любые разговоры с ним бесполезны. В этом я убеждался неоднократно, поэтому если узнаю, что человек всерьез занимается оккультной йогой и различными медитациями уже несколько лет кряду, то стараюсь с ним уже не общаться – это бесполезно. Истеричность и агрессивность в результате таких занятий уже неодолима. Эти люди даже на кладбище не могут себя вести прилично, их буквально дергает, сколько раз видел.

Один из сеансов портрета я проспал. Сеанс в тот день должен был состояться рано утром, а я работал тогда до глубокой ночи – вот и проспал. Владыка заволновался, дозванивался мне домой, а я спал мертвым сном и ничего не слышал. Проснувшись, сразу стал звонить Владыке, извиняться.

– Со мной так еще никто не поступал, – ответил митрополит. Но простил.

Уже после написания портрета я, минуя канцелярию митрополита, организовывал негласные встречи Владыки с некоторыми оппозиционными политическими деятелями России. Митрополит очень внимательно следил за событиями в стране и не возражал против личных встреч со многими политиками. А большинство деятелей было чрезвычайно заинтересовано в знакомстве с митрополитом, оживленно разговаривали и покидали митрополичью резиденцию в благостном расположении духа, они как бы прикасались Божьей благодати, исходящей от митрополита.

Помню, во время одной такой встречи был пост. Сам митрополит не ел ничего, а нам, гостям из Москвы, которые были в дороге, была налита вкусная ушица, и сам митрополит своей белой мягкой рукой наполнял наши рюмки кристально чистой водкой.

Потом, уже после его смерти я слышал, что он часто уезжал в келью, сделанную на берегу Ладоги. Уединялся в пустыньке. Готовился, будто предчувствуя скорый и неожиданный переход в мир иной. Не знаю.

Известие о безвременной кончине митрополита застало меня в Москве. В столице ничто не предвещало трагедии. Шевельнулось недоброе предчувствие лишь когда с двухметровой высоты рухнул потрет Владыки, золоченая рама на нем треснула. Поздно вечером раздался звонок – умер митрополит.

– Когда? – спросил я, едва оправившись от потрясения.

Время падения портрета и смерти Владыки совпало.

Темная история. Митрополит приехал на презентацию пятилетнего юбилея банка «Санкт-Петербург». Чета Собчаков задержалась на целый час. Все ждали Собчаков. В это время митрополиту был подан загадочный стакан с соком. Только ему одному. А когда он в зале пошел навстречу Собчаку, вошедшему с женой*, то поднял руку для благословения, но благословить этих людей не смог. Последний взгляд митрополита был за спину Собчака, как будто он там увидел Зверя.

Что Владыка увидел за спиной вошедшего Собчака?

Множество загадок, которые на этом свете не дано разрешить. Мне врезались в память слова врача: «Смерть не насильственная, но и не естественная».

Самого Собчака спустя несколько лет ждала странная смерть. Он сам подписал себе приговор еще в 1990 году. Кто и на каких условиях в США в 1990 году настойчиво рекомендовал ему, тогда кандидату в мэры второй столицы России, взять в свои заместители невзрачного подполковника КГБ, уволенного со службы по подозрению в предательстве и перебравшегося из Берлина в питерский университет. Почему дальнейший головокружительный взлет этого незаметного подполковника так поддерживали США? Собчак мог бы сам тогда догадаться, чем все закончится.

Никакой самый закрученный политический детектив не сравняется с политической жизнью России.

Убежденность, что я написал портрет святого, со временем только крепнет. От портрета исходит таинственная сила. Уходя из жизни, Владыка оставил частицу своей души в рукотворном лике на полотне. Портрет владыки – это невидимая защита везде, где я выставляю свои картины.

Та благость, которая исходила от митрополита, не могла не передаться портрету. И я это чувствовал как во время сеансов, так и после. Иногда портрет даже реагирует на посетителей, как живой человек. Меняется выражение его лика.

Митрополит Иоанн, который был целиком устремлен к спасению России и Православия, и сейчас, после своей смерти, помогает мне. Впоследствии я составил молитву митрополиту Иоанну. Но он пока не причислен к лику святых.


Кто не знает Петю?

Когда митрополит приехал в Дом Советов, его встречала, кроме меня, целая гвардия чиновников. Все в строгих костюмах и при галстуках. А при митрополите неотлучно находился некто небольшого роста, бомжового вида, с огромной бородой, длинными всклокоченными волосами, в фуфайке и в кирзовых сапогах, которыми он бестрепетно топтал роскошные ковры и сияющие паркеты представительских апартаментов парламента. Сей анахорет следовал за митрополитом всюду, отчаянно продираясь сквозь сомкнутые ряды чиновников. Его попытались оттереть в сторону. Он не дался. Ему преградили путь охранники, он прорвался.

Наконец, кто-то из чиновников не выдержал:

– Ваше преосвященство, а кто это?

– Кто? А-а, это? А это Петя, – благодушно ответствовал митрополит*.