Физика солнца против мрака либерализма
Соколов Вениамин Сергеевич
Июль 1993 года. Верховный Совет. Я проводил по своей выставке экскурсию для Гукалы (прозвище В., одного из руководителей Верховного Совета). Он важно слушал, одобрительно гукал, но вряд ли чего понимал. Вдруг к нам подошел энергичный человек в костюме и с бумагами в руке и сразу же задал вопрос по моей картине, не обращая никакого внимания на важного Гукалу. Я ответил и тут же поинтересовался:
– А вы из какой фракции?
Но человек в ответ хмыкнул и отошел.
Я продолжил экскурсию. Потом договорился с Гукалой о времени встречи в его кабинете, и хотел было отправиться во фракцию «Родина», где была наша штаб-квартира (координатор фракции Морокин В.И.) как вдруг Владимир Б. спрашивает меня:
– А ты чего обидел председателя Совета республики?
– ???
– Подходил Соколов. Председатель Совета республики*.
– А я его «Вы из какой фракции»!!!
Сразу поняв всю тяжесть «политесной» ошибки, я тут же бросился за папкой для зарисовок и затем в приемную председателя Совета республики. Соколов принял сразу же. Слегка улыбнувшись, выслушал мои сбивчивые объяснения. Он был умный человек, Вениамин Сергеевич. А я сделал с него зарисовку.
Так началось мое знакомство с Соколовым, перешедшее в дружбу и сотрудничество. А зарисовка ретушью и углем с Вениамина Сергеевича, сделанная летом 93 года, погибла при штурме Белого Дома.
А с Гукалой у нас в дальнейшем ничего не сложилось. Бестолковые разговоры. Так, я ему говорил, что надо привлекать под знамя сопротивляющегося Ельцину Верховного Совета кроме научной и творческой интеллигенции еще и известных певцов, у меня был даже небольшой список. А он мне отвечал:
– А у нас уже есть Бабкина.
Когда я рассказал об этом Вениамину Сергеевичу, он только хмыкнул:
– Нашли с кем говорить.
Во время осады Белого дома путчистами мы не были еще достаточно близки, но Соколов уже знал мой настрой. Поэтому я не понял удивления Соколова, когда по внутреннему радио в первый раз объявили об угрозе штурма (ночь 23 или 24 сентября), и он встретил меня в темном коридоре. После объявления в коридорах поднялась суета, бегали люди, мелькали фонарики, свечки. Мы тоже выскочили из кабинета фракции «Родина». В сутолоке мы столкнулись нос к носу с Вениамином Сергеевичем.
– Как? И вы здесь? Что Вы здесь делаете? – удивился он.
– А где же мне быть? – изумился я. – Россия в беде.
…
Портрет Соколова писался на даче в Снегирях в 2000 г., где он тогда жил. Стояло жаркое лето, светило яркое солнце, и по-коммунистически горела красная рубаха бывшего Председателя Совета Республики Верховного Совета России, бывшего ректора Красноярского университета, академика, крупного ученого, занимавшегося физикой солнца, автора известных трудов по экономике России и прочая, прочая, прочая. Во время написания портрета Соколов занимал пост аудитора Счетной палаты России*.
У Соколовых я бывал не часто, но и не редко. Большая и дружная семья Вениамина Сергеевича Соколова собиралась по выходным на даче. Приезжали гости. Подросшие внуки Данила и Никита готовили шашлыки во дворе дома. Я выходил покурить, и ребята мне тут же весело набулькивали стопку из бутылки, укрытой в сумке за углом дома, подальше от дедовского взора. Произнеся односложный тост, крякнув и закусив шашлычком, я возвращался в комнатное застолье к более сложным тостам и закускам. Так и курсировал: от водочки с шашлыком – к водочке с разнообразными закусками, и обратно.
– Мое имя-отчество мы как тест используем, – веселилась Валентина Константиновна. – Если гость не может правильно выговорить моё имя-отчество, значит – уже пьян. Больше не наливать.
Это она, конечно, загнула. Не знаю, как раньше, в красноярский период их жизни, но в Москве я ни разу пьяных у них не видел. Хотя гости собирались часто.
После портрета главы семьи я написал и небольшой овальный портрет Валентины Константиновны, его жены, с которой меня тоже связывает дружба. Она, как и я, большая любительница кофе. Вместе с ней мы способны выпить неимоверное количество чашечек кофе, над чем Вениамин Сергеевич посмеивался.
– Ну что, по чашечке? – с улыбкой предлагает Валентина Константиновна.
– Кто же откажется, – алчно улыбаюсь я.
Будучи аудитором Счетной палаты, Соколов помог припугнуть наглых «прихватизаторов» Санкт-Петербурга, возжелавших отобрать у Санкт-Петербургской Капеллы, старейшего музыкального учреждения страны, служебные дома, где располагалась небольшая гостиница для артистов и служебные квартиры. Чернушенко, её руководитель, безуспешно бился со Смольным, пока не вмешался Соколов. Он прислал двух контролеров. От помещения с оргтехникой в Смольном, которое им предоставляли, сотрудники Счетной палаты отказались, и устроили свою штаб-квартиру в маленьком, но уютном помещении Владимира Б., возглавлявшего фонд восстановления одного из храмов Петербурга. Эти уверенные профессионалы из счетной палаты России навели серьезную панику на чиновников Смольного, за две недели «нарыв» тридцать уголовных дел. А смысл был один – руки прочь от Капеллы и Чернушенко!
Спустя годы «прихватизаторы» вновь обнаглели. И одолели… Бить по рукам воров было уже некому. Режим крепчал, и с каждым годом все сложнее и сложнее было проворачивать государственные рычаги в защиту государственных интересов.
Помог Соколов приостановить и разгром училища им. Ф.Э. Дзержинского, единственного учебного заведения России, готовящего военных моряков для атомного подводного флота России. А как американцы старались! Суть американских усилий сводилась к тому, чтобы слить училище, готовящее моряков дизельного подводного флота, с училищем, готовящим моряков атомного подводного флота. Что это значит – специалист поймет.
Соколов с цифрами в руках доказал огромный ущерб, который нанесет слияние (читай – уничтожение) училищ. Это была его сфера в Счетной палате – контроль за использованием государственной собственности.
Штрих эпохи.
На «Празднике города» в Санкт-Петербурге американский военный атташе по ошибке подошел не к тому адмиралу, который на него «работал», а к адмиралу-патриоту Т., который боролся за сохранение училища:
– Ну, как продвигаются дела? Что еще сделать? Кто еще мешает?
Адмирал Т. презрительно рявкнул:
– Вы меня не за того приняли!
И потом со смехом рассказывал об «ошибке резидента».
Смех-то маленький, честно говоря.
В 1994 г. я помогал Вениамину Сергеевичу создавать общественно-политическое движение «Созидание». Вообще-то предполагалось название – «Держава», но конкурирующий Руцкой провел съезд своего движения на пару дней раньше и перехватил название. На съезде выдвинули другое название – «Созидание», которое циничные журналюги тут же переделали в «Заседание». Я вместе с Владимиром Б. возглавил питерское отделение движения. На учредительном съезде было огромное количество народа. Большинство приехало из регионов, в том числе из Красноярска. Бывшие студенты Соколова. Они и сказали, что у Вениамина Сергеевича в Красноярском университете была кличка – Веник.
Потом между собой мы так и называли Вениамина Сергеевича.
Профессорская привычка к оценкам осталась у Вениамина Сергеевича на всю жизнь.
– Троечники! – ругался он на идиотов в правительстве. – Троечники! Ничего не могут сделать.
Меня его деликатность всегда поражала. Какие троечники? Кретины!
В 1995 г. я вместе с Владимиром Б. устраивал Вениамину Сергеевичу выступления перед студентами петербургского университета (на истфаке).
– У нас еще есть думающие студенты, – радостно говорил Вениамин Сергеевич после встречи. Вопросы разгрома нашей страны и расстрела Белого дома будоражили молодые умы университета. Что же будет с Родиной и нами?
В это время Соколов решил больше не питаться в ресторанах и столовых. Поэтому моя будущая жена Вера, тоже работавшая в отделении «Созидания» готовила обед дома. Она была даже освобождена от сопровождения Вениамина Сергеевича. Для Веры это был Большой прием. Обед шефу движения понравился и даже несколько затянулся. Мы с Верой еще не были женаты, но во время обеда я в какой-то момент ушел полежать в спальню. От зоркого глаза Вениамина Сергеевича это не укрылось.
– Что-то ты поправился – заметил он якобы невзначай.
– А его Верочка кормит, – подсуетился Володя Б.
Как вспомню, молодые мы были, тянуло иногда на глупости, хотелось как-то поддеть серьезного профессора и академика. Как-то дома у Вениамина Сергеевича, а он жил тогда у Останкино, мы с его племянницей Ирочкой взяли брюки профессора, которые аккуратно лежали на стуле, и разложили их на кровати, присобачив к штанинам тапочки так, чтобы каждому входящему становилось ясно: Вениамин Сергеевич встал на кровать и свалился с нее и теперь вот – лежит за кроватью, а ноги вот – остались на кровати. И мы с Ирочкой убежали из квартиры.
Эх, глупости, глупости. А почему-то приятно вспомнить.
…
Зимой 1994 году я устраивал Вениамину Сергеевичу встречу с митрополитом Иоанном.
Вениамин Сергеевич был неверующим человеком. Хотя я замечал, что некоторые суеверия у него были. Это суеверия ученых перед защитой диссертации, представлением проекта, постановкой эксперимента. Бытовые суеверия. Вошедшие в привычку, как например, всегда проверять перед выступлением на публике, застегнута ли ширинка. Этот автоматизм профессора меня веселил, как студента.
На встрече с легендарным старцем Вениамин Сергеевич вел себя как обычно, интеллигентно. Вообще он очень просто общался, умел вести себя с людьми. Разговор вертелся вокруг отношения старца к событиям в стране. Вениамин Сергеевич осторожно прощупывал мнение митрополита к тем или иным событиям в стране. Но Вениамин Сергеевич зря волновался и осторожничал. Митрополит отвечал очень просто и сразу по существу. Он все видел. Он благословлял борьбу с антинародным и антигосударственным режимом. Митрополит Иоанн видел дальше других иерархов церкви, он уже прозревал в будущем тот ужас, что нас ждет.
Уходил Вениамин Сергеевич от митрополита одухотворенный, хотя и был неверующим человеком. Мы тоже будто уносили благодать с собой.
Попортил впечатление один общий знакомый, бывший с нами. До сих пор неприятно вспоминать.
Дело в том, что митрополит с трудом вставал, и было видно, что чувствует он себя плохо. Это немножко омрачало солнечный зимний день и чрезвычайно приподнятое после владыки настроение.
А этот знакомый, когда мы уже выходили из ворот митрополичьей резиденции заговорил о том, что авторитет митрополита в церкви сейчас такой, что у него есть все шансы стать патриархом. (Замечу в скобках, что избрание патриарха зависит не от авторитета.)
Вениамин Сергеевич заметил:
– Но он, видимо, очень болен.
Недалекий разумом знакомый понял Соколова по-своему, и решил поднять значение владыки в глазах Вениамина Сергеевича:
– Я думаю, это хитрость. Знаете, как у пап римских. Один кардинал притворялся больным, вот-вот концы отдаст. Его и выбрали папой. Думали – ненадолго. А он после избрания сразу выздоровел.
Получилось очень глупо. И главное, очень греховно, это же попытка очернить святого старца, представить его эдаким хитрецом, коварно пробирающимся к власти.
Через год святой старец преставился.
…
Я познакомил Вениамина Сергеевича с Лебедем. Но отношения их не сложились. Я потом спросил Александра Ивановича – почему?
– Корысть у него, – кратко ответил Лебедь.
– Но я знаю Вениамина Сергеевича. Он бескорыстный человек.
– Корысть бывает другого рода, не денежная, – пояснил Лебедь.
Но я думаю, что такая корысть (а здесь под корыстью Лебедь, конечно же, понимал стремление к власти) была и у самого Александра Ивановича. Вообще-то это называется столкновением амбиций. Никто не хотел уступать лидерство другому.
…
Знакомили мы Вениамина Сергеевича и со Щербаковым, тогда заместителем Собчака в Питере. Щербаков противостоял Собчаку в политике Петербурга (а значит и заму Собчака Путину, который тогда еще только доваривался в темном котле бандитского Петербурга). Мы демократично посидели со Щербаковым в его кабинете в Смольном. Тогда еще только-только появилась «Синопская» и была еще хорошей водкой. Ею нас Щербаков и потчевал.
На следующий год, когда Щербаков прошел на выборах 1995 года в Законодательное собрание Петербурга, Вениамин Сергеевич поехал поздравить его. Нужен был подарок. Эксклюзив. Я кстати вспомнил, что у меня еще в конце 80-х годов было расписано большое пасхальное яйцо с портретом Николая II. Красивое яичко, размером больше страусиного. Его Вениамин Сергеевич и подарил Щербакову. Тот был очень доволен. Я написал на яйце хороший портрет. (Освятил яйцо в русской зарубежке в церкви Новодевичьего монастыря). Не чета ремесленным поделкам на кустарных развалах.
Штрих эпохи.
Глава ЗакСа еще не был избран, и Щербаков стал бороться за место спикера. Нужна был помощь. Я с Володей Б. пришел к Щербакову. Кабинеты еще не были распределены согласно депутатским должностям и в большой комнате сидело штук 7 депутатов за разными столами. Среди них Щербаков. Конфиденциального разговора не получалось. Тогда Володя взял листок, написал на нем только одно слово «Сколько?» и протянул Щербакову. Щербаков молча чиркнул цифирь и отдал листок нам. Листок уехал в Москву.
Но Щербаков все равно проиграл борьбу за место спикера.
В 1994 г. я и Владимир Б. с помощью Вениамина Сергеевича привлекли спонсора (Веру Анатольевну Р., её портрет я написал в том же году) к проводившемуся в Приднестровье, в Тирасполе кинофестивалю «Золотой Витязь». Бурляев – организатор кинофестиваля – был членом нашего Совета деятелей культуры в Верховном Совете. Мы справедливо считали, что кинофестиваль в Тирасполе – это серьезное дело, очень нужное. Пусть Кишинев видит, что в Тирасполе собралась почти вся творческая элита России. А остальная Россия хоть таким образом узнает о делах в Приднестровье.
Вера Анатольевна призадумалась, но Вениамин Сергеевич, государственник и патриот, поддержал нас. Подготовка кинофестиваля зашла в тупик – совсем не хватало денег. Наша помощь подоспела так вовремя, что у Николая Бурляева вырвалось:
– Хотите, встану перед Вами на колени!
Это он погорячился. Мы с Володей, разумеется, не захотели.
Эх! Если бы Бурляй, спустя годы тоже помог бы мне, когда мои дела были совсем плохи и я даже позвонил ему. Тогда я бы тоже мог бы так же воскликнуть:
– Хотите, упаду перед Вами на колени!
Но… чего не было, того не было.
Уже на вручении премий фестиваля Бурляев, не присудивший себе ничего по причине отсутствия финансов, неожиданно получил от спонсора премию (по нашей с Володей инициативе). Не ожидавший такого подарка и растерявшийся от нахлынувших чувств Николай Петрович в благодарном спиче брякнул со сцены:
– Куплю себе новую машину.
Тогда он ездил на стареньком Москвиче.
Я спустя годы тоже с удовольствием так брякнул бы. Но… чего не было, того не было.
Иначе нельзя
Премии лауреатам фестиваля вручала моя будущая жена Вера с Ирочкой, племянницей Соколова. Мы сказали им об этой ответственной задаче только за 5 минут до начала церемонии. Иначе было нельзя. Женщины, что поделать! Если бы сказали накануне, то они бы так разволновались, что не смогли бы даже из гостиницы выйти!
Мы выдернули их из уютных кресел в зале, откуда они собрались наблюдать церемонию награждения лауреатов:
– Девочки. Быстро-быстро, времени нет. Через 5 минут награждение.
– Куда?
– Быстро! Быстро! Прически? Платья? Все прекрасно! Быстро-быстро!
– Да скажи зачем!
– Вы призы на сцене будете вручать!
– А??? – девочки аж сбрусвянели и чуть не сели на пол.
– Быстро, быстро! – тащил я их к дверям сбоку сцены. – Вы что, хотите сорвать фестиваль? Вон Коля Бурляй на вас смотрит! (Тот в это время на сцене произносил пафосный спич). Вы что? Хотите, чтобы Колю инфаркт хватил? Быстро-быстро! Потом-потом ругаться! Все потом! А-а-а!!! Полундра! Драться тоже потом. Все потом, потом!
И я сдал их на руки помощницам Бурляя. Для волнений у них времени совсем не оставалось, и через минуту девушки с призами и милыми улыбками бодро топали на каблучках по сцене под звуки праздничного туша. И ничего. Будто всю жизнь моделями работали. Все сошло как нельзя лучше. И Вера, и Ира были в прекрасных вечерних платьях.
Зато потом девочки нам такое устроили!!! Но иначе было нельзя.
Мы приехали в Тирасполь, ставший для меня почти родным после войны 92 года, раньше Вениамина Сергеевича и забронировали для него единственные апартаменты в гостинице «Дружба». Но по приезде Веник не поехал в гостиницу, а остановился на территории тираспольского завода «Тизар». У завода был свой дом для гостей. И это действительно было лучше. У завода куда больше возможностей, чем у гостиницы. Техника, машины, разные специалисты, рабочие, так сказать, живая сила. Своя баня и столовая, наконец.
– Всегда держись за трубу! – назидательно сказал мне Вениамин Сергеевич.
Да я и так это знал. В начале своей выставочной деятельности так и делал. А вот теперь, спустя четверть века, где найти в России трубу, за которую художнику можно подержаться?
…
Приезжал Вениамин Сергеевич и на презентацию моего альбома «Анатолий Набатов. Жизнь и творчество» в Государственной Думе в 1998 году. Презентация началась в Малом зале, продолжилась фуршетом в Гжельском зале, а закончилась в узком кругу пресс-центра депутатской группы «Регионы России» (тогда возглавлял Медведев В. С.).
Сидели долго. Вениамин Сергеевич, поздравляя, отметил:
– Анатолий даже жену обнял. Видимо, делает это редко.
Знаменитый артист Леонид Куравлев, молча сидевший рядом с Вениамином Сергеевичем, наклонив голову, долго внимал Вениамину Сергеевичу, слушал спичи выпивших журналюг, потом неожиданно возложил руку ему на плечо, приобнял и задушевно возгласил:
– Эх, Веня! Нам ли быть в печали!
Спустя несколько лет по Соколову стрельнула политическая статья «Бедный Веня». Эх, журналюги.
…
Картин в квартире у Вениамина Сергеевича было много. В основном красноярских художников. Разные виды Красноярска. Он любил город, которому отдал лучшие годы жизни, и который его усилиями превращался в научный центр Сибири.
Когда о написании его портрета еще только зашла речь, Вениамин Сергеевич с гордостью сказал:
– У меня все картины подарены художниками. Нет ни одной купленной.
Меня это покоробило. Дело не в том, что свои лучшие картины любой художник вряд ли отдаст даром. И не в том, что приобретатель скуповат. А в том, что деньги за работу художника – это знак уважения к труду творца.
Кисточкой махать – потяжелее молота будет.
Значит, я единственный художник, который получил деньги за свой труд от Вениамина Сергеевича. Впрочем, пока не оговорили цену, я не приступил к работе.
А вот портрет Валентины Константиновны я написал в дар. Когда зашла речь о её портрете, Вениамин Сергеевич сказал:
– Это вы сами договаривайтесь.
Валентина Константиновна растерянно примолкла. Я поспешил на выручку.
– Да мы уже договорились. Скоро день рождения – делаем подарок.
Но портрет Валентины Константиновны чуть не сорвался. На правом нижнем веке у неё появилось что-то нездоровое, оно сильно припухло и почти закрыло глаз. Да еще и выпирало жутким цветом! Валентина Константиновна страшно переживала. Хотела отложить сеанс. Но … разве какой-то фурункул отразится на портрете? Я развернул Валентину Константиновну чуть более чем в три-четверти, сам сел пониже на табуреточку и всё! Хорошая женская головка.
А вот когда я приехал на последний сеанс портрета Соколова, то застал Соколова прихворнувшим всерьез. Грипп. Я его пытался отговорить позировать, но он наотрез отказался откладывать сеанс и, проявив недюжинную выдержку, досидел до конца. Но, к сожалению, болезненность лица все-таки отразилась на портрете. Нездоров он на портрете, нездоров, это видно. Состояние человека независимо от меня передается кистью на холст. Это тебе не дурацкий фурункул.
Но удалось передать и главное.
Задумчив и сосредоточен на полотне Вениамин Сергеевич. Во время сеансов портрета он становился особенно мрачен. Вспоминались прошедшие события и нынешнее положение страны. По служебному положению В.С. Соколов знал многое. И как политик, и как ученый он не мог мириться с разрушением супердержавы и её огромного научного потенциала.
Вениамин Сергеевич вспоминал, как бился с Гайдаром (премьер правительства с 91 по 94 год):
«– Я говорю Гайдару:
– Вот уже два года Ленинке* не отпускаются деньги на закупку литературы, выходящей в мире. Два года без доступа к мировым достижениям науки обернется отставанием нашей науки на пятьдесят лет!
– А у нас нет науки!»
Так равнодушно ответствовал Соколову свиноподобный премьер. Прошли годы. Теперь, усилиями гайдаров и чубайсов, действительно, от науки бывшей супердержавы мало что осталось. А в 2013 году Путин добил и Академию наук России.
…
Для Вениамина Сергеевича слова шизоидного подлеца* Гайдара, поставленного во главе правительства, звучали дико. Вениамин Сергеевич и Валентина Константиновна – яркие представители того поколения, которое выросло в советское послевоенное время на понятиях научной чести и жертвенности ради науки. То, что наука необходима государству и всем нам – это считалось само собой разумеющимся.
Характер четы Соколовых – это удивительный сплав старой русской интеллигентности и новой советской учености. Главное в этом сплаве – порядочность, стремление к истине и борьба за истину! Если что-то не так – значит, надо это исправить. Добиться правды и можно, и нужно – надо только добиваться.
– Мы выросли на «Двух капитанах», – говорил Вениамин Сергеевич.
«Бороться и искать, найти и не сдаваться». Эти слова Теннисона были девизом героя книги Вениамина Каверина «Два капитана». «Бороться и искать, найти и не сдаваться» – стало девизом жизни и Вениамина Сергеевича. А с ними, добавлю я, и целого поколения ученых.
Тема, которой Соколов занимался как ученый, была соответствующей духу времени, духу беспрерывного созидания – он занимался физикой солнца! А когда Соколов пошел в политику, его ученый профиль приобрел символический оттенок – физика солнца против мрака либерализма!
Соколов говорил:
– Научная среда. В науке должна быть среда. В научной среде должны работать массы ученых, из сотни ученых только один двинет науку вперед. Только один. Но этого одного не будет, пока не будет целой среды, занимающейся наукой. У нас создан целый пласт ученых, и в науке мы двигались вперед огромными шагами. Американцы это поняли поздно, но уже работают в этом направлении, создают свою научную среду. А у нас это уже давно сложилось.
Теперь этой среды нет.
Ну, а по поводу «среды» вообще. То же самое можно сказать про искусство. Большинство художников являются простыми ремесленниками, более или менее искусными. Они создают среду. И уже в этой среде вырастают титаны и корифеи искусства.
Уничтожив науку и промышленность, путинский режим взялся за искусство России. Об этом мои «Открытое письмо Набатова критику Бушину» и «О новых русских художниках и гинекологе Кудрине».
Но резкость в отношении ремесленников в искусстве можно допускать только в своей среде, не вынося так сказать «мусор на люди». Мне очень жаль, что я однажды у Соколовых нарушил это свое негласное правило. Как-то мы с Верой пришли к Соколовым, а у них гостила их старая красноярская знакомая. В свое время она собирала картины современных художников. Она была крупным ученым и средства на картины у неё были. Завязался разговор о художниках.
– Большинство художников серые, как штаны, – заявил я.
– Что вы! – воспротивилась интеллигентная старушка. – Художники все в себе!
– Да обычные ремесленники, – настаивал я. – Большинство. Ничего такого «в себе» у них нет.
Я в то время занимался многотомным проектом «Россия. XXI век» (современные художники России) и через мои руки проходили тысячи и тысячи картин. Большая часть картин меня попросту «достала» своей одинаковостью. При общении с авторами я видел, что темы и образы художников тесно связаны с их общим развитием.
Поэтому я был очень запальчив, а интеллигентную пожилую даму, дружившую с Соколовыми и всю жизнь любящую искусство, наш разговор очень расстроил.
…
У Соколовых даже в простом застольном разговоре сквозила гордость за нашу державу.
– Самолеты – это наше, – самодовольно говорил Вениамин Сергеевич. – Автомобили, да, американцы, сделав автомобиль американской мечтой, добились успеха в автомобилях. А до наших самолетов им далеко.
И раз уж зашла речь об автомобилях. Как-то его внук Даня разбил в ДТП автомобиль деда.
– Я же не думал, что тот (другой водитель) такой дурак, – оправдывался за столом Даня.
– На дорогах дураков много! Помни это, – выговаривал Вениамин Сергеевич Дане. – Всегда учитывай дурака. У тебя должна быть защита от дурака.
А я как-то ехал с Вениамином Сергеевичем из штаба движения «Созидание». Он ездил тогда на «Жигулях», «Жигули»-пикап. За рулем был он. Я к случаю вспомнил анекдот. Старый советский анекдот про Андропова:
«Приехал Андропов в Ленинград к любовнице. А наутро заседание политбюро. Андропов поймал такси:
– В аэропорт! Срочно!
Таксист летит, но соблюдает правила.
– Быстрее! Быстрее! Опаздываю.
Таксист старается, но все равно стоит на светофорах. Тогда Андропов выкидывает таксиста из-за руля, сам садится за руль, а таксист – на место пассажира. Едут, летят по дороге, не разбирая дорожных знаков и светофоров. За ними – гаишники! Гудят, свистят! Наконец, останавливают. Подходит к такси гаишник, открывает двери и … падает. Такси с Андроповым срывается с места и уезжает.
К гаишнику подбегают:
– Ты чего упал? Кто там сидел?
– Не знаю, кто там сидел, но шофером у него Андропов!»
Вениамин Сергеевич молча слушал, следя за дорогой, и довольно ухмыльнулся.
…
Штрих семейной жизни.
Это было в молодые годы, после женитьбы Соколовых. Валентина Константиновна стирала. Стирала руками. Порошок плохой, разъел ей руки. Они выглядели страшно. Вениамин Сергеевич пришел с работы, увидел руки жены и …
– С тех пор я ни разу не стирала, – отчеканила Валентина Константиновна. – Стирал он. Пока не купили стиральную машину.
Семья Соколовых – классический вариант советской семьи. Семьи советских ученых. Я писал портреты в еще одной классической советской семье. Уже не ученого, а крупного партийного хозяйственника. Это Сыроватко (см. портреты четы Сыроватко).
…
2000 год. Пьяный гамадрил, на 70 процентов уничтоживший экономику страны и превративший её в ядерную свалку всего мира, указом назначает своим преемником Путина. Но и выборы презика спустя три месяца все-таки тоже состоялись. Перед выборами разразилась борьба, подобной которой я не видел с 91 года. Сцепились «Отечество – вся Россия» (в просторечии «Овсянка», во главе – Лужков с Примаковым) и «Единство» (Путин и его свора). Примаков и Лужков, казалось, насмерть бились с Путиным.
Мы не участвовали в этой свалке.
– В чем же дело? – спросил я Вениамина Сергеевича однажды. – В чем разница между ними?
– Да очень просто, – резко ответил Вениамин Сергеевич. – Сцепились два еврейских клана. Один клан говорит Западу – мы отдаем вам всю внешнюю политику, ложимся под вас, но у себя в стране будем управляться сами. А другой клан, путинский, отдает все безоговорочно: и внешнюю политику, и внутреннее управление. Берите все.
Как известно, Запад поддержал Путина. «Единство» поглотило «Овсянку» и стало «Единой Россией». А идеологией зловещей партии стала простая лемма – «Тащи все, до чего дотянется рука, а потом – хоть потоп». Путин добил оставшиеся 30 процентов экономического потенциала России и уже приканчивал науку, здравоохранение, образование и культуру.
…
Когда готовилась моя выставка в Большом Московском Манеже, я попросил на выставку портрет Вениамина Сергеевича. Но он не дал, почему-то увязав показ портрета на публичной выставке с политикой. И в весьма неожиданном ключе:
– Я не собираюсь уходить из политики.
Не знаю, но, кажется, когда он пришел на открытие и увидел на выставке портреты других политиков, то был немножко расстроен.
…
Занимавшийся политикой, сам по национальности русский, Соколов не мог не замечать так называемого «русского вопроса» в России, дискриминации и геноцида русских в своей собственной стране. Да что там говорить, он все видел и понимал. Но, как и большинство вошедших в политику на излете «советизма», он побаивался русской темы. Когда Соколов занимался созданием своего движения, то во всех его программных документах тщательно обходились русские наболевшие проблемы и всячески подчеркивался интернационализм. Так поступало и большинство других русских политиков того времени, выросших на интернационализме КПСС. Поэтому голоса на выборах собирали те, кто в предвыборной риторике не стеснялся национальных русских проблем, как проблем государствообразующего народа России. Например, Жириновский, который был очевидной креатурой режима.
Однажды на праздничном ужине в доме Соколова собралась вся его большая семья, пришли и друзья. Среди друзей был один еврей. Подвыпив, он начал разглагольствовать о русской национальности: мол, после татаро-монгольского нашествия, когда татары всех русских баб изнасиловали, о русских надо забыть, нет теперь русских. И добавил избитую поговорку невежд: «Поскреби любого русского – увидишь татарина».
Я не выдержал:
– Нельзя путать психологию средневековых кочевников и солдат более поздних времен. Кочевники в больших походах и в малых набегах занимались грабежом, в том числе уводили в полон попавшихся им русских женщин и мужчин. Всех уводили в орду. Наиболее ценными для дальнейшей перепродажи на невольничьих рынках Крыма были девственницы. Какие уж тут изнасилования. Их же брали и в жены. Других женщин использовали для домашних работ. В дальнейшем потомство этих женщин становилось татарским*. Таким образом, уместно говорить о разбавлении татар русской кровью, а не наоборот. Поэтому многие татары так похожи на русских.
Еврей растерялся. Но чета Соколовых немедленно вскинулась на его защиту:
– А вы сами, Анатолий, какой национальности?
Увидев переход на личности, я свернул тему. Моя национальность у меня на физии написана, и подтверждена и жизнью, и творчеством, и героизмом предков.
Впоследствии им было немножко неловко за этот эпизод, и они в моем присутствии неоднократно поднимали тосты именно за русских.
…
Загадкой для меня осталась гибель движения «Созидание», готовившегося не только на выборы в ГосДуму 1995 года, но и на президентские выборы 1996 года.
Как я писал выше, в 1994 году Соколов создал это политическое движение. Программа противостояла ельцинскому разрушительному курсу, в её подготовке участвовали экономисты-государственники, такие как Львов, Глазьев. Движение быстро набирало силу. К нему примкнуло много еще живых предприятий некогда могучей нашей промышленности. Они создавали материальную базу движения. (Тогда в стране еще существовал национально ориентированный капитал). Своим растущим авторитетом движение изрядно напужало коммунистов Зюганова, вполне устраивавшего Кремль своим соглашательством. Главной целью движения было прекращение разрушение страны ельцинским режимом.
Выборы в Думу 1995 года приближались. А в следующем году маячили выборы президента. Но в результате неведомых нам переговоров (с кем?) «Созидание» вдруг перестало существовать, а лидер нашего движения Соколов был избран на пост аудитора счетной палаты.
А Руцкой, распустив свою «Державу», отправился губернаторствовать в Курск, где прославился своей фразой «Это не взятка, а спонсорская помощь». Тогда она звучала дико.
Я очень жалею, что в общении с Вениамином Сергеевичем деликатности ради всегда обходил эту тему. А сейчас спросить уже некого. Напугали? Убедили? Чем? Грозили семье? Деньги? Нет. Не деньги – это точно.
…
Информация, которую добывает в ходе своих проверок честный аудитор Счетной палаты, тоже несет опасность.
Вениамин Сергеевич в 2001 году ушел с поста аудитора и большую часть времени находился в Красноярске. Январь 2011. Позвонил Даня из Красноярска. Дрожащим голосом сказал, что умер Вениамин Сергеевич.
– Как? Как это случилось?
– В бане. Почувствовал себя плохо. Вышел на воздух и упал.
Внезапная смерть.
За год до этого произошло покушение на Никулищева, бывшего начальника инспекции по контролю за распоряжением федеральной собственностью. Он был правой рукой Вениамина Сергеевича в расследованиях и проверках Счетной палаты. Никулищева столкнули на рельсы метро на станции Пушкинская. Он тогда выжил. Смерть настигла его спустя год после смерти Соколова, в больнице. О его смерти плавала странная информация в интернете по адресу: https://politics-ru.livejournal.com/15904461.html
Какую информацию они унесли с собой в могилу? Кому их знания могли быть опасны?
Похожая ситуация того же времени. Пыхтин и Савельев (см. их портреты), основатели бескомпромиссной оппозиционной патриотической партии «Великая Россия» и авторы фундаментального «Национального манифеста», посидели вечером 8 мая в бане у Сан Саныча (владелец каких-то, запамятовал, известных бань в Москве), которого в свое время Савельев, будучи депутатом, спас от рейдерского захвата. Отдохнули втроем. Наутро у всех троих подскочило давление. Ни Савельев, ни Сан Саныч не могли встать с постелей. Почему? Савельев – спортсмен, да и человек вообще непьющий, Сан Саныч, насколько я его помню – любитель только пива. Пыхтин почти не пил. Но, пытаясь избавиться от бешеного артериального давления, Пыхтин все-таки днем 9 мая выехал на дачу, на свежий воздух. Под Красногорском у него случился инсульт. Вечером 9 мая я позвонил ему поздравить с Днем победы, но он уже был в Красногорской больнице. Умер он через день 11 мая 2011 года. Савельев выжил.
Случайно ли сходство смертей этих политиков? Режим, установившийся в стране, страшнее, чем самый ужасный детектив, который может придумать писатель.
Штрих эпохи
Соколов оказался последним приличным человеком на месте аудитора по контролю за использованием государственной собственности. Счетную палату России режим форсированно погружал в такую же коррупцию, как и другие государственные органы.
В начале создания Счетной палаты и во время избрания Соколова аудитор избирался Советом Федерации и Государственной Думой равным количеством голосов. Так гласит закон о Счетной палате. Но потом почему-то вопреки принятому закону аудитор стал выдвигаться по согласованию с президентом, а потом и исключительно президентом.
Срок аудитора – шесть лет, избираться аудитором гражданин может не более двух сроков. Второй срок Соколова кончился. Он ушел из аудиторов.
Господина И-ва, пролезшего на место Соколова из недр ЛДПР, вскоре пришлось выковыривать всей Думой. Он похвалялся, что купил свой пост за 11 млн. долларов, и поэтому прилежно «отбивал» вложенные капиталы. И всё бы ничего, но однажды Счетная палата проверяла империю Газпрома. Проверила, и новый председатель палаты, главный аудитор страны (кличка «Степашка», бывший одно время премьером страны), известный своим праведным лицом непойманного воришки, поехал в Газпром за тем, что ему причиталось. А ему и говорят:
– А мы уже всё отдали аудитору И-тову! Всё! Больше у нас нету!
«Степашка» впал в бешенство. Он рвал и метал, рыл копытами землю, поднял на ноги Госдуму и Совет федерации и забодал-таки жириновского кабана.
И-ва сняли.
На вакантное место избрали Б-ков (кличка «Беляк»). Не знаю, кого он представлял в смысле мафиозной группировки, но был совершенно анекдотической личностью. В свое время он губернаторствовал в Л-ской области, а потом стал депутатом ГосДумы. В Думе он торговал всякой всячиной. Так, он и мне предлагал купить у него партию соков. Слабоумие Беляка вполне годилось для воровского режима, и его избрали на пост аудитора Счетной палаты. Там он выступал сильно и очень оживлял рутинную работу контролеров. Его новых выходок ждали с нетерпением. Ожидания оправдывались. Однажды на коллегии Счетной палаты Беляк должен был по результатам последних проверок задавать вопросы министру финансов России. Всё должно было идти по сценарию: сотрудники Беляка подготовили вопросы, а от министра прислали заготовленные ответы. Беляку надо было только прочесть вопросы и выслушать ответы. Секретарша положила папку с вопросами сверху, а папку с ответами снизу. Надписала фломастером и показала пальчиком. Но Беляк всё равно перепутал папки и на коллегии стал зачитывать не свои вопросы министру, а ответы министра. Председатель удивился и хотел его остановить, но министр подмигнул председателю, и … вся коллегия весело слушала, как Беляк отчитывается сам себе за министра.
Но сняли Беляка не за это. Он тоже хапнул не по рангу, поэтому опять заработала Дума с Советом Федерации, и Беляка сменил Абрамов. Но и этот продержался недолго, сначала арестовали четырёх его сотрудников, а потом подключили телевидение, снова подтянули Думу, и Абрамов тоже исчез с поста аудитора Счетной палаты.
За дальнейшей чередой государевых мужей в высоком кресле я уже не следил.
Еще один штрих
В конце 90-х Соколов купил дом в N. Рядом комплекс правительственных дач. Вокруг скупали участки и строились «новые русские». Братва, то бишь. Жить в таком соседстве оказалось невозможно. Ученый дядька, профессор, пусть даже большой государев муж – это для братвы что-то такое непонятное, но совершенно безобидное, что можно постоянно пинать.
Уезжает Вениамин Сергеевич на работу. К жене приходит сосед:
– Эй, профессорша. Роем канаву вокруг поселка! Реально! Давай сто долларов!
Или поставят машины, перегородив все подъезды к дому, и – плевать им на профессора!
Жить в беспрерывной борьбе с наглой братвой оказалось невозможно. Соседских отношений шариковы не понимали. Они понимали только силу. Но держать соседей под постоянным прессом – для этого надо родиться таким же!
Соколовы продали дом и купили другой, тоже еще недостроенный, в Нахабино. Там Соколов лично наблюдал за строительством. Но даже личный контроль мало что давал в борьбе с бывалыми строителями. Соколов горячился, глядя на цоколь дома:
– Я ему говорю (бригадиру): не накладывай штукатурку в один слой. Такой толстый слой потрескается через полгода.
Но бригадир клялся и божился, что ничего не потрескается. И без законов физики он все знает. А если потрескается, то он все переделает.
Прошло полгода. Разумеется, штукатурка на цоколе потрескалась. А строителей уже и след простыл.
Поэтому Соколов понимающе расхохотался, когда я рассказал, как наша общая знакомая П. заставила работать строителей у себя на даче. Она уезжала на два месяца, а когда приехала, то увидела, что строители вкушают водку, а на участке и конь не валялся. Она устроила им разнос и снова уехала. Но когда приехала через месяц, то опять на участке была та же картина повального пьянства (уже трехмесячного!). Знакомая впала в дикую ярость и обещала всех строителей «закатать в бетон».
Она сама удивилась, когда через месяц уже увидела возведенные постройки. Подействовала угроза «закатать в бетон»!